Сердце вырывая из груди,
Становиться с каждым разом тверже.
Отмечая вехи на пути,
Как рубцы на задубевшей коже.
Возвращаясь к жизни вновь и вновь,
И, как Феникс, – каждый раз из пепла,
В сердце вновь воспрянула любовь,
Возродилась, выросла, окрепла…
Родиться в семье военного — все равно, что сразу же получить боевое крещение. А стать сыном морского офицера — словно отправиться в большое плавание. И не всегда это плавание бывает безмятежным.
18 апреля 1960 года родился человек, чья уникальная судьба только подтверждает, что в жизни всегда есть место и подвигу, и чуду. Свой день рождения он отметил прямо на ринге в медынском спорткомплексе имени олимпийского чемпиона Новикова как рефери и заместитель главного судьи Чемпионата России по универсальному бою. Однако, несмотря на занятость, Сергей Александрович Дворов нашел немного времени для нашей беседы.
— Сергей Александрович, Вы родились в семье военного?
— Родился в семье военного в Ленинграде. Отец офицер военно-морского флота, капитан I ранга, командир надводного крейсера. А мама – инженер-кораблестроитель. Есть старшая сестра.
— Как у Вас все с морем связано…
— Да, да… Родился в Ленинграде, потом сразу же, едва исполнилось полгода, увезли на север, в город Североморск — «продолжать службу». Там и в школу пошел. В связи со службой папы пришлось поменять четыре школы. Папу переводили, а семья перебиралась за ним. Там же параллельно поступил в детскую спортивную школу. С 6 класса стал заниматься спортом, сначала хоккеем, потом потихонечку перешел в бокс.
— Почему?
— Потому что все товарищи мои во дворе занимались либо борьбой, либо боксом. Мне почему-то понравился бокс. Начал ездить на соревнования. Исколесил всю Мурманскую область. Ну а дальнейшая судьба уже была как бы определена. Военный городок. Все военные и, естественно, без вариантов – надо идти в военно-морской флот. Мой отец, отцы всех моих друзей — военные моряки. Красивая форма, романтика…
— Наверное, помимо этого существовала и определенная связь с морем. Не все же дети идут по стопам родителей. Ведь море притягивало?
— Конечно! Один только вид, запах соленого моря, чайки… Когда папа возвращался из плавания, от него так океаном пахло! Здорово было.
— А что Вы заканчивали? То же учебное заведение, что и отец?
— Папа заканчивал командное училище им.Фрунзе в Ленинграде. Но мне порекомендовал инженерное училище, чтобы была какая-то специальность. Ну я и поступил в училище им.Дзержинского в Ленинграде на факультет подводного кораблестроения. Я считал тогда, что за этой профессией большие перспективы.
— Получается, что это скорее мамина профессия?
— Ну, я бы сказал, что 50 на 50 — и мамина, и папина. Наш третий кораблестроительный факультет был очень перспективный, потому что атомные лодки тогда только начинали строить, и это считалось престижным и интересным делом. Окончил училище в 1982 году. Ну и, естественно, пока учился, во всех соревнованиях участвовал. В училище получил КМС по боксу.
— А после окончания учебы?
— После училища распределился. Причем распределение у нас любопытное было: если ты «отличник», то распределяют на Северный флот. А Северный флот у нас считался самым перспективным: там и воинские звания шли быстрее, и техника более мощная. Если ты «хорошист», то распределяли на Тихоокеанский флот — там тоже мощная техника, но это очень далеко. Если ты «троечник» — то в Приморье, потому что это уже сочинская широта, и платили мало. А уж если ты имел двойки, то оставляли в Питере, потому что там ни воинского звания, ни денег особо ждать не приходилось. Никакого продвижения. Сейчас кажется, что лучше вроде бы наоборот, но тогда было так. Меня распределили на Северный флот.
— Отсюда вывод – Вы были отличник.
— Да. Попал я на Северный флот в шестую дивизию атомных подводных лодок. Это в 200 км от Мурманска. Если залезть на крышу дома, то оттуда была видна граница с Норвегией.
— Вы сразу же стали плавать на подводной лодке?
— Нет. Конечно, считалось престижным попасть именно в плавсостав. Но тогда была такая конкуренция, что мне пришлось полгода прослужить в морской пехоте и ждать, чтобы освободилось место именно в плавсостав.
— Ну, я думаю, морская пехота – это для мужчины хорошая школа жизни. Вы же и спорт при этом не оставляли?
— Согласен. Попутно я продолжал тренироваться. Пока служил в морской пехоте, я, естественно, участвовал во всех соревнованиях. И в ноябре 1982-го выполнил норматив мастера спорта СССР по боксу. А после того как освободилось место в плавсоставе, я был направлен на службу на атомную подводную лодку.
За свою карьеру подводника я служил всего в двух экипажах. Первая моя лодка — это 705, проект «Альфа» по классификации НАТО. Это самая скоростная лодка в мире — 42 узла (почти 90 км в час). До сих пор таких скоростей нет. Представьте, скорость торпеды 50 узлов, а наша 42. Мы носились по всему океану, и поймать нас никто не мог!
Потом, когда у меня уже воинское звание стало расти, меня перевели на другую подводную лодку – вновь построенную, «Плавник» называется. 23 февраля ей присвоили название «Комсомолец». Это была самая глубоководная лодка в мире. И до сих пор аналогов ей нет. Глубина погружения 1000 метров. Пущенную торпеду на глубине 600 метров уже давит. Так что извне достать нас было никак нельзя. Разве что точечным ядерным взрывом. Но мы ходили не посреди океана, а в территориальных водах. Кто же будет сам в себя бомбу кидать?
Помню, были мы в 100 метрах от Северного полюса и получилось так, что полыньи не было, и мы не смогли всплыть. И у нас появился гость – белый медведь. И не такой, каких можно увидеть у нас в зоопарках, а огромный, настоящий, я бы сказал, конкретный северный медведище! Мы с ним общались через перископ.
— Это каким же образом?
— Он нам его слегка погнул. Все изучал, видно, хотел себе оставить. Он сидел прямо на корпусе лодки, а мы его огнетушителем пытались прогнать.
— А как шла Ваша дальнейшая служба?
— Получилось так, что жизнь внезапно разделилась на «до» и «после». 7 апреля 1989 года произошла авария — взрыв сепаратора в седьмом отсеке, затем объемный пожар и гибель 42 человек. Это было в180 милях северо-западней острова Медвежий в Норвежском море. В основном, конечно, ребята погибли в воде. Она была очень холодная – только минус два градуса, и при этом очень сильная балльность – шторм.
У нас в море было два плота, и оба они перевернулись. И Слава Богу, что перевернулись.
— Почему?
— Объясню. Этот плот, как большой спасательный круг, а сверху — типа палатки на молнии. По идее, плот находится в воде, подплываешь к нему, открываешь молнию, залезаешь туда, закрываешь молнию — и тебе тепло и сухо. Но это если, конечно, этот плот использовать в бассейне, в тепленькой воде. А когда такое волнение, то к нему (были проведены испытания) и близко нельзя подплыть, а тем более залезть на него. Если находишься в воде по грудь, то лямки плота, за которые можно зацепиться — на высоте полтора метра. Тем более, когда большая балльность, когда тебя болтает, а люди обожженные, ломаные, отравленные угарным газом — еле живые, то понятно, что забраться туда просто нереально. А вышло, что волной его перевернуло так, что весь его капюшон (палатка) оказался под водой, и мы подплывали к нему и просто людей кидали сверху.
— Получается, что перевернувшись, он стал и доступнее и пригоднее для спасания людей?
— Да. Он осел и немного продавился в центре, поэтому его уже не так сильно болтало — палатка заполнилась водой и стала, как будто якорь плавучий, то есть стала более прочно стоять. Не болталась по волнам, как шарик воздушный, а присела. Но этого было мало. Один плот рассчитан на двадцать человек, а у нас в воде было 80.
— Вы говорили, что было два плота?
— Второй плот, пока он находился еще в прямом положении — палаткой вверх, просто унесло ветром, как детский резиновый мяч. Подхватило волной и понесло — не догнать. А плыть за ним по такой ледяной воде – это нереально. Поэтому в нашем распоряжении остался только один. На него людей и набросали. А вода холодная, и шторм хороший, — так что водой постоянно накрывало сверху. А температура воздуха — минус семь градусов, вода теплее, и получалось очень быстрое обледенение – чуть ветерком дунуло, и все, кто на плоту (а не поймешь там, кто живой, кто мертвый), целым клубком, так все и покрылись льдом.
— А Вас наши подобрали или иностранцы?
— Наши. Но тогда мы еще не знали, что это наши. Трепыхаться можно было минут десять-пятнадцать, а потом уже все льдом покрылись — как друг друга держали, так и застыли.
Огромное спасибо нашим летчикам, особенно одному из них, который смог обнаружить нас с воздуха. Дал координаты, по которым нас и нашли.
— Вас спасали специальной техникой?
— Авария была 7 апреля, а спасательные корабли подошли через полтора суток, поэтому мы, в принципе, не выжили бы. Но в этом квадрате, где мы находились, была плавбаза «Хлобыстов». Вот им такое спасибо, что мне даже не выразить словами. Они получили сигнал SOS от летчиков, что в таком-то квадрате гибнет подводная лодка. На плавбазе сразу же обрезали все сети, которые стоят, кстати, очень дорого, и рванули к нам, выбросив весь запас рыбы, чтобы облегчить ход. Из двух турбин даже одну загубили. Это я потом с командиром плавбазы разговаривал, и он сказал, что выжали из судна все, что было можно.
— Если это была всего лишь плавбаза, то как же они спасали обожженных и обмороженных людей?
— В экипаже плавбазы в основном были женщины. Они рыбу собирали и делали консервы. И там было всего три доктора – стоматолог, гинеколог и терапевт. Судно, конечно, было не приспособлено для каких-либо спасательных операций. Но они сделали все, что было в их силах. Спустили боты (шлюпки большие с мотором). Один из них сразу же намотал стропы от плотов, которые бросали нам летчики. Это вышло так: плот, который бросали с самолета, он как контейнер на парашюте весом в тонну…
— Представляете, если бы эта тонна попала на людей?
— Поэтому бросали их в радиусе 200 метров. Но подплыть к нему по такой воде нереально. Опять же, когда плот падает с самолета — там парашютные стропы, к нему нужно подплыть, упереться коленками в торец, дернуть на себя ручку с усилием 20 килограмм, потом его перевернуть и только тогда он открывается. Но это совсем нереально. В общем, забросали весь квадрат этими плотами с парашютными стропами, и когда первый бот с «Хлобыстова» пошел, он тут же стропы намотал себе на винт, и встал. Старпом с судна прыгал в воду, обрезал эти стропы, такая каша там была.
Когда частично подняли нас на «Хлобыстов», то, во-первых, мы не знали, что это наши моряки. А мы же все были коммунисты, и никто из нас не признавался ни в чем. Командир плавбазы спрашивает, сколько человек в экипаже, а мы молчим, как партизаны.
А о том, как переводили людей на корабль, так это вообще отдельная история. Все были жуткого сине-зеленого цвета, кто живой, кто мертвый – не поймешь. Одного парня из нашего экипажа уже в холодильник понесли, куда все трупы на этом траулере складывали. А там один матросик споткнулся (трап был высокий и спуск очень крутой, а тела тяжелые) и упал. И они его уронили, стукнули головой о ступеньки, а он как закричит, да с матерком, мол, куда вы меня тащите. Все обрадовались страшно – живой!
— Как же приводили в чувство людей?
— Нужно было действовать очень аккуратно. Если начинать руками растирать, то кожа снималась бы прямо вместе с мясом. Укладывали людей в душевых. Набирали немного водички тепленькой в ванну, буквально сантиметров на пять, и туда сливали все спиртное, которое было на судне. Они до этого как раз побывали во Франции, а большая часть экипажа на корабле — женщины, и все их только что приобретенные французские духи, одеколоны тоже пошли в ход. Водой разбавляли, опускали человека и потихонечку руками промокали, потом переворачивали и постепенно прибавляли температуру воды. Кого-то удалось спасти, но многие из людей умерли уже на плавбазе. Так из всего экипажа осталось 27 человек в живых. Тут уж как кому суждено было…
— Что было «после»?
— Пролежал полгода в госпитале. Потом служил еще на севере в той же дивизии. В море ходил.
Потом меня увольняют из Вооруженных сил, у меня умирает мама, я развожусь с женой. Нет работы, нет пенсии, нет жилья. Жилье только родительское. Я не знал, что делать, — был в таком нокдауне! Ужас! И как-то, проходя мимо ВИФК, увидел объявление: проводятся соревнования по армейскому рукопашному бою. Ну, я и зашел — просто посмотреть, тем более что вход был бесплатный.
— Это был переломный момент в Вашей судьбе?
— Да. Там, на этих соревнованиях мы встретились глазами с Андреем Петровичем Чумляковым. Я его тогда еще не знал. Я присел рядышком, слово за слово, поговорили, и вот с этого начался мой подъем – и психологический, и физический… Андрей пригласил меня посудить на соревнованиях, а я, как бывший спортсмен, не мыслил себя без вот этого запаха зала, горящих глаз, витающего в воздухе азарта… И все. Тут и началась у меня другая жизнь.
— А работа?
— Я начал заниматься судейством, параллельно получил финансово-экономическое образование. Ведь я должен был где-то работать, мне было всего 33 года, и не мог же я на печке лежать. Сначала меня приглашали в налоговую полицию. Но поскольку это считается военизированной организацией с переходом воинских званий, то я как капитан II ранга должен был бы стать подполковником. А у нас начальник налоговой полиции всего Выборгского района — майор. Поэтому я пошел в налоговую инспекцию. Это примерно то же, что и налоговая полиция, только без погон. Так с 1994 года работаю в налоговой инспекции. Сейчас начальник отдела оперативного контроля. Работа нравится — живая, интересная — разоблачаем злостных неплательщиков.
— Давайте теперь поговорим об универсальном бое.
— Тут уж все понятно. Так с Андреем Петровичем и пошли вместе, уже не разлучаясь, — сначала в армейском рукопашном бое судили, потом в универсальный бой перешли. Мы даже живем рядом – я, Сергей Ашкинази и Андрей Чумляков — в 100 метрах друг от друга. Такой своеобразный треугольник образовался. 12 чемпионатов мира уже отсудил, сначала на полосе препятствий, потом боковым, потом рефери, а теперь уже и заместитель главного судьи.
— Насколько знаю, Ваша жена, так же, как и Вы, любит универсальный бой.
— Моя жена Светлана очень активно работает в нашей федерации, была помощницей на соревнованиях, помогает и с бухгалтерской отчетностью. Она всегда меня поддерживает, отпускает без всяких проблем на соревнования. И она, кстати, заняла второе место по метанию ножа на Первенстве спортивных единоборств. У меня сын Андрей и дочь Мария. Еще пока не дедушка. Дочь получает второе высшее, работает вместе с мужем — он занимается туристическим бизнесом, она — транспортным бронированием билетов. Сын работает, не женат.
— Недавно Вы отмечали свой день рождения, что бы Вы себе пожелали?
— Пожелать хочу здоровья моим друзьям и близким.
— А себе как же?
— Будут друзья и родные здоровы, и я буду. Без друзей никак. Я, как подводник, люблю тишину и одиночество, но очень ценю дружбу. И хочу, чтобы друзья всегда были рядом. Очень хотелось бы, чтобы наш вид спорта развивался и стал олимпийским. Он ведь на самом деле универсальный — ребенка очень сложно заставить делать одно и то же. Ну, поборолся он, его побороли, он заплакал и ушел домой и больше не пришел, а здесь интересно – и борьба, и ударная техника, и бокс, и полоса препятствий. Чем мне еще нравится этот вид спорта — тем, что очень прозрачные правила и все четко прописано. Здесь открытое судейство в отличие, например, от бокса. Кстати, олимпийский комитет проводит рейтинг на посещаемость зрителями разных видов спорта, куда включили и зимний унифайт. Оказывается, зрители заинтересовались. Дети не просто смотрели, а тут же в снегу стали сами бороться.
— Мы говорили о пожеланиях ко дню рождения, а перешли опять к универсальному бою…
— Я от соревнований получаю такой прилив положительных эмоций, адреналина, что если бы не спорт, то и не знаю, как бы и жил. Просто сидеть и в бумажках ковыряться – это не мое.
— В таком случае, желаем Вам никогда не сходить со спортивной арены и вместе с родными, друзьями и соратниками поднимать наш вид спорта до олимпийских высот. Будьте здоровы и счастливы, а мы будем на Вас равняться.
Беседу провела Виктория Хозяинова